Наследник - Страница 76

– Давайте договоримся, – сказал майор. – Вы, как аргус можете делать все что душе угодно. Дружите со своим скандинавами и кривичами, ходите к ним в гости, по мере сил зарабатывайте деньги с помощью Двери. Вам слова плохого никто не скажет! Но при малейшей угрозе наберите мой номер! Некоторые «прорывы» могут оказаться сравнимы с ядерным ударом.

– Как вы сказали?

– Привести пример? Шестого декабря тысяча девятьсот семнадцатого года в порту канадского города Галифакс взорвался грузовой корабль «Монблан», на борту которого находилось несколько тонн динамита, бензила и пикрина. Инцидент стал страшнейшей техногенной катастрофой прошлого века и самым мощным неатомным взрывом в истории человечества. Тогда погибли две тысячи человек и еще девять тысяч были ранены и искалечены. В тот день в Галифаксе случился «прорыв», нечто выбралось из-за тамошней Двери и вроде бы само погибло при взрыве – канадский аргус выжил чудом и вынужденно обнародовал предупреждающую информацию, но на «мистику» следователи британского Адмиралтейства внимания не обратили. Списали на пожар, случайно происшедший на судне.

– Так что же произошло на самом деле?

– Взрыв мощностью четыре килотонны. За двадцать восемь лет до Хиросимы, заметьте. Классический «огненный шар», грибообразное облако, ударная волна уничтожила все в радиусе двух с лишним километров, сверхвысокие температуры вызвали в морозном воздухе несколько небольших торнадо. Город был уничтожен. Взрыв слышали в трех с половиной сотнях километрах от Галифакса. Посмотрите в Интернете материалы, если интересно…

– Но при чем тут Двери?

– При том, что примитивная взрывчатка времен Первой мировой не могла произвести такие грандиозные опустошения. Аргус сообщал, будто из-за Двери вырвалась субстанция, похожая на крупную шаровую молнию, способная «читать мысли» и «направлять действия людей». Затем эта штука направилась к кораблю «Монблан» и ударила в его борт. Вскоре последовал взрыв… Слава, девяносто один год прошел, кто теперь будет разбираться?! Но помнить о взрыве в Галифаксе необходимо. Чтобы не нарваться сейчас, в настоящем. А если похожая «шаровая молния» жахнет на Дворцовой площади? В Кремле? В Берлине, над Рейхстагом? В центре Вашингтона или Лондона? Что дальше? Никто не разберется, в чем дело, запустят ракеты. И тогда хана всем.

Словом, Алавер умел красочно рассказать о добром, вечном и душеполезном. Славик в жизни не видывал человека, способного пугать с такой ироничной серьезностью. Пугал он профессионально, со знанием дела.

В итоге Славик получил тяжелую информационную контузию – смерть Гончарова фактически на глазах, бесполезная «скорая», криминалисты, лестницы Большого Дома, побитый (за дело!) грузин на «Тойоте», Трюггви с Кетилем, Алёна, бойко разговаривающая на чужом древнем языке…

Со стороны кухни доносились тихие обрывки разговора – Юрий о чем-то спрашивал, Алёна переводила, Трюггви подробно отвечал, Кетиль поддакивал. Славик со стоном присел на диване, зажег стоящую на прикроватной тумбочке лампу, нашел аптечку. Набрал в шприц два куба «Валиума». Как нельзя кстати осталось несколько ампул.

Ослеп от резкого света – включили люстру. Надо же, вся банда явилась! Что им от меня нужно?! Это мой дом, оставьте меня в покое!

– Тэк-с, – Алавер отобрал шприц, повертел в руках ампулу с отломанной головкой. – Химия? Отставить. Извини, тебе нужен обычный отдых, а не эта дрянь. Я попрощаться, поеду домой. Слава, послушай меня, я старше и опытнее – шок пройдет. Очень быстро. А людям, тебя окружающим, ты нужен нормальным, в не отягощенном химической гадостью здравом уме. Прости, но отраву я конфискую. Пока, завтра-послезавтра пересечемся, надо поговорить… Созвонимся.

– Да пошли вы все! – чуть не плача простонал Славик и зарылся лицом в подушку.

Алёна уложила спать гостей оттуда, вернулась в комнату, села на край дивана, обняла, прошептала на ухо:

– Все образуется. Не прямо сейчас, но образуется непременно. С таким друзьями мы не пропадем, я успела понять, что все они – замечательные люди. Спи.

Славик не услышал – мозг включил защиту от перенапряжения и вогнал человека в подобие комы, без снов и реакций на внешние раздражители.

– …Странные у них обычаи, – укрытый теплым спальным мешком Трюггви поворочался, лег на спину, закинув под голову левую руку. – Гостей кладут спать не на лавку, а на пол. Ближе к земле, чтобы она питала человека своей силой? Так получается, если рассудить?

– Обычай как обычай, – буркнул Кетиль, развалившийся поодаль. – Сам видишь, дом у Слейфа-гасти тесный, маленький, не такой, как у нас. Хорошо, не в хлеву устроили, не люблю, когда козами пахнет…

* * *

Утром Славику пришлось тащиться в морг на Екатерининский – в Питер прилетели родственники Гончарова, началась кутерьма с опознанием и последующей транспортировкой тела в Германию.

Супруга Владимира Платоновича была значительно моложе, чем представлялось, немногим за сорок. По-русски говорила с сильным акцентом, выслушала неуклюжие соболезнования Славика, скупо поблагодарила и ушла общаться с представителем консульства. Сын и наследник остался в холле. Познакомились. Звали его Федором – ничего не попишешь, в старых эмигрантских семьях ценят русское происхождение и не видят смысла в онемечивании. Выглядел Федор под стать отцу – высокий и широкоплечий, с темно-русыми волосами, очень похож внешне.

– Значит, это вы теперь… – Славик запнулся. – Я имею в виду Мюнхен? Понимаете, о чем я?

– Ничего не поделаешь, отказаться от такого наследства возможности нет, – ответил Гончаров-младший. В отличие от матери, русские слова он выговаривал четко и без ошибок. – Вот моя карточка, указаны все номера телефонов, адрес электронной почты. Связывайтесь при необходимости, без взаимной поддержки аргусам трудно работать. Не собираетесь навестить Мюнхен?