Наследник - Страница 96

Плохо в городе. Что-то грядет. Или чума, или война, или голод. Грядет…

Так думал мессир королевский капитан Марсиньи, тяжело вылезая из седла возле кордегардии Перре, что возле южных ворот города – Фонтенбло. Хотел заглянуть на огонек, хлебнуть вина и немного согреться.

Накликал. Грянуло.

Этих двоих звали одинаково – Гуго. Господа сержанты в синих туниках с нашитыми лилиями. Гуго де ла Сель и Гуго де Кастро. Именно Гуго и Гуго встретили мессира капитана у ворот – мокрые, дрожащие, но почти счастливые.

– Мессир капитан!.. – у де Кастро аж голос срывался. – Дом! Дом на улице Боннель!

– И что «дом»? – низким охрипшим голосом осведомился Марсиньи.

– Мы его нашли, мессир капитан!

– Нашли дом в Париже? Ты, Гуго, наблюдателен, как я посмотрю. Сколько живу в городе, ни одного дома не видел. А ты – вот удивление! – нашел… – Марсиньи не был настроен шутить. Ему было холодно и мокро.

– Нет же, господин капитан! Дом того, кто похищает детей!

* * *

– Пресвятая Дева… Гуго! Быстро беги в церковь Сен-Жан-ан-Грев! Колоти в ворота, кричи, но перебуди всех! Именем, что называется, короля… Пусть святые отцы прибудут немедленно, до рассвета – нельзя, чтобы по городу пошли слухи об… этом. Я передаю дело Святейшей инквизиции. Здесь королевскому суду делать нечего.

Гуго де ла Сель понятливо кивнул и затопал сапожищами вверх по подвальной лестнице, попутно крестясь и бормоча «Славься, Мария».

Марсиньи бессильно опустился на скрипнувший под его тяжестью табурет из буковых реек. В углу громко тошнило второго Гуго, а еще двое сержантов, пришедших вместе с капитаном, стояли ни живы ни мертвы. Было чего пугаться, ой было…

Иисус-Мария, придется немедля писать протокол, докладывать судье, прево, может быть даже сенешалю Парижа! И это еще не конец дела – отцы инквизиторы обязательно затаскают всех, кто побывал в этом доме нынешней ночью в качестве свидетелей, будут докапываться не упустили ли кого из обитателей маленького адского круга на улице Боннель!

Вроде не упустили. И сам мессир Жерар де Бевер, нормандский дворянин, двадцати девяти лет от роду, и его наводящая дрожь матушка, мадам Изабо, и единственный одноглазый слуга захвачены в целости и сохранности, едва ли не прямиком в постелях. Как говорится, тепленькими. Дверь вышибать не пришлось – Изабо де Бевер сама открыла и тотчас начала голосить, что сержанты судебного округа вместо праведных трудов на благо подданных короны беспокоят в неурочный час… И так далее.

Она была огромна, жирна, с белой глянцевой кожей лица, бесчисленными трясущимися подбородками, черным провалом бесформенного рта и разноцветными глазами – правый карий, левый почему-то желто-зеленый. Несомненный знак дьяволовой печати. Мадам Изабо отказалась будить сына, даже когда Марсиньи, преодолев ее громкоголосое сопротивление, спустился в подвал, а беднягу Гуго вытошнило в первый раз. Мальчик мадам Изабо устал, ему нужно много отдыхать! Нарушать человеческий сон за четыре часа до рассвета – это зверство, мессир капитан! Вон из моего дома!

Ее связали, когда мадам попыталась ударить капитана по щеке. Вязали долго, с проклятиями. Потом Гуго пнул ее в лицо подошвой сапога и мадам Изабо притихла. Потом другой Гуго и Мишель Ливаро, обшарив дом, приволокли заспанного мессира де Бевер. Он доселе не может ничего понять. Зовет на помощь ворочающуюся в углу матушку – тушу дьяволицы в желто-серой грязной ночной рубашке.

– Ваши записи? – Марсиньи поднес к лицу вздрагивающего мессира де Бевер толстую тетрадь переплетенных пергаментных листов. Лицо связанного, узкое, тонконосое, с розовыми следами оспы на бледных щеках, осталось безучастным. – Записи, спрашиваю, вы делали, сударь?.. – И вдруг вечно флегматичный Марсиньи сорвался, заорав страшно и низко: – Отвечай, мразь, когда тебя допрашивает капитан королевской стражи!! Ну!!

И кулаком в переносицу. Так, чтобы кровь хлынула густым потоком.

Молчит. Смотрит на бочки. Ничего, святые братья из Сен-Жан-ан-Грев быстро научат молчаливого мессира разговаривать. И, возможно, даже петь. Ох, как он запоет у отцов-доминиканцев! Голосисто!

Капитан бросил увесистую тетрадь на стол, листы перевернулись будто сами собой, открыв одну из последних страниц.

«Удивительный случай, девчонка, помещенная в сухой колодец, продолжает оставаться в живых. Видно, сыграло роль низкое происхождение, дарующее поразительную выносливость. Теперь она не кричит, только подвывает, будто пойманный волчонок».

«…Такая досада – пришлось расстаться с Эстель! Она была самой хорошенькой, продолжая оставаться миловидной посейчас, спустя три дня. Своеобразно миловидной, ибо хранение тела на леднике ненадолго спасает его от прикосновения смерти. Придется немедленно начать бальзамирование. Ее очаровательная головка займет достойное место в сокровищнице. Девчонка из колодца (ее, как выяснилось, зовут Люси) пыталась сбежать – отправил ее в нижний подвал, к животным. Там ей самое место. Маленькая, хитрая, грязная тварь…»

Марсиньи перевел глаза на другой отрывок. Одна из последних записей.

«…Жак (на вид – семи, наверное, лет, сам точно не знает) и Элинор, по прозвищу Козочка (десяти лет, для своего возраста на удивление хорошо развита и сообразительна). Мальчишка похож на мышонка – пищит, хнычет, просится домой, пугается темноты и громких звуков. После поселения в клетку впал в непрекращающуюся истерику. Годится только на кухню, к празднеству святого Ремигия.

…Бедняжка Жак умер слишком быстро, хотя я все делал правильно – он задохнулся от крика и страха. Ланцет, впрочем, был исключительно остер и не мог причинять ему чрезмерной боли. Однако не могу не признать, что паштет из его печени, великолепно приготовленный матушкой, был нежен. Единственно, я ошибся в выборе вина к блюду – в следующий раз придется посылать к виноторговцу за розовым Пуатевинским.